‹...› не следует много писать о себе;
Вы пишете о себе, впадаете в преувеличения
и рискуете остаться на бобах; Вам или не поверят,
или холодно отнесутся к Вашим излияниям.
А.П. Чехов. Письмо Р.Ф. Ващук 27 марта 1897 г.
Я — не Чехов.
В. Хлебников. «Собачка машет хвосточком, лает...»
вошёл в новогодние праздники 2012 AD с напутствием: всё равно выгоню. Человеческим языком велено подать на расчёт, а ты. Не хочешь по собственному желанию — уйдёшь по чужому. Гонителя звать Позорнин или Разворуев, под моё настроение.
Видали? Настроение у него. Настроение шельмовать. И это на излёте поста, под самое Рождество. Когда рыба, рыба и рыба. Ни куска убоины, ни капли молока. И что. Копейку берёг Павлуша или разгрузочные дни, вот и весь твой хвалёный пост. Ханжа, лицемер и показушник.
За настроение шельмовать ангел по головке не погладит, за ошельмовку не погладит вдвойне. А за ошельмовку под самое Рождество? То-то возрадуется нечисть, ребятки!
И нечего хмыкать. Именно ребятки. Я всех до единого тут старше, любого Мафусаила. Не по возрасту, так по годам. Тридцать пять лет двойной жизни (double life as twinning of exceedingly heterogeneous job), не считая детства, отрочества и тому подобных подробностей развития личинки. Девяносто с гаком, совершенно верно. А шестеро внуков? Ну и кто здесь патриарх.
— Я вам не яйцеклетка на выданье, гражданин!
И то сказать: независимость предполагает одиночество. Но есть оттенки. Божья коровка и муравей в равной степени любят уединиться на листе смородины, где пасётся тля. Коровка этих малявочек пожрёт (бог дал — бог взял), а муравей, покамест коровка телится в тенёчке, выдоит и убежит кормить стрекозу, выдоит и убежит, выдоит и убежит. Простой вопрос: кто душу вынимает из малых сих — стрекоза, коровка или муравей? Не по зубам Эзоп (он же Лафонтен, а там и дедушка Крылов подтянется) — переведи мысленный взор на рыболовный промысел: сеть, острога и тому подобное. А вот и снасть, одноименная мне: самодур. Но разве я крючок нагишом? Обязательно живец поверх жала трепещет. Слово к делу не пришьёшь, тот самый случай. Не устами ли младенца глаголет истина: кто как обзывается, тот так и называется? Но я же не дядю с улицы ославил, а на себя дело шью. Мне довлеет пословица „Назвался груздем — полезай в кузов”. Иными словами, Емелина добыча вопреки, моя — благодаря. Чему.
Благодаря привычке поддакнуть Дарвину.
Омерзительный глагол, брр. Ну и что глагол, имя существительное навтыкает любому, потому как наилучшим образом отображает суть. Глагол — булка, существительное — самодвижная изюминка. Из недр мякиша выкарабкивается на корочку, дабы отколупнуться пишущей братией. Следи за мыслью: мякиш булки есть наивысшего подъёма тесто, накалённое в печи. То есть хорошо прогретая пена. А где пена, там и богиня соблазна вменяемых эллинов Афродита. Благодаря чему сохранилось творческое наследие Сократа? Он же устный говорун и застуканный извращенец. Ответ: лакомого до понятливых подростков Сократа знают и помнят исключительно благодаря перу Платона, беспробудного бабника. Или вот ещё был вменяемый эллин: Гомер. А ты перечитай моими глазами, перечитай. То Пенелопу сватают всем кагалом, то Елену поделить не могут: каков поп, таков и приход.
Допустим, родиться Афродитой глагола поддакнуть угораздило существительное поддавки. Известно, что такое поддавки: настольная игра, где поражение признаётся победой. Примериваем существительное поддавки на тёзку рыболовной снасти: ни один уважающий себя самодур пальцем не пошевелит себе в убыток. Ноздрёв двигал рукавом свою шашку, а не Чичикова. Или вот ещё разительный пример: по чьей милости брился наголо вечно простуженный Маяковский? Ей чистая наволочка дороже кадыка без кокков: только через мой брык!
Тогда кто я или что.
Ни то ни сё, а нечто среднее: двуногая рука судьбы.
Почему набор слов. Не набор, а недолёт. Осколочным заряжай. Есть осколочный. Огонь! Пока летит, досказываю про двуногую руку: взговорила щука русским языком — в реку за нечаянной радостью (pleasing surprises), взговорила языком научных статей — в уху.
Вот как растяжим и расплывчат самодур. А кто не расплывчат. Хам. Коротко, ясно и тоже про меня.
Но есть оттенки: хамство подразделяется на чувственное / бесстрастное, разнузданное / скрытное, оголтелое / под сурдинку, тупое / утончённое и т.п. Возможны сочетания: разнузданно-утончённое ¦ оголтело-бесстрастное ¦ разнузданно-тупое ¦ бесстрастно-тупое и т.д. Разложив эти наречиеприлагательные сдвояки по кучкам, внезапно понимаем, что кучки справа тяготеют к грубости, кучки слева — к дерзости. Разнузданно-утончённый хам дерзит, оголтело-тупой — грубит. При этом глаголы дерзить и дерзать созвучны неспроста, справься у Велимира Хлебникова.
Внутреннее склонение, да.
Внутреннее — раз, к одному и тому же — два. К чему.
Вдругорядь справься у Велимира Хлебникова: к изобретательству. Приобретатель выжидает удобный час или действует нахрапом, но в любом случае радеет себе или родному человечку. При этом ни один хапуга (о втирушах и говорить нечего) не пойдёт наперекор начальству даже в сонном видении: вы были нами, мы вами будем. А изобретатель — уж при последнем-то издыхании всякий без исключения — дерзит вышестоящим прошлецам и вчерахарям. Дерзят начальству из корысти? Дерзают, имея в рассуждении домик у реки? Не смешите мои тапочки.
Итак, бременишь Позорниным и Разворуевым усталый ум ближнего — ни разу не самодур. Даже близко не Салтычиха, окажись я прекрасной половиной Салтыкова-Щедрина. Над таким хамом Ноздрёв обхохочется даже на трезвую голову. Самодур — аспид произвола и василиск беззакония. Но только снаружи, для острастки дубин стоеросовых. Внутри самодур строг, но справедлив. Отставить. Строг, справедлив и гостеприимен. Гость — священная особа. Не тот гость, что каменнозадый гостинодворец, а лёгкий на подъём странник. Отставить. Лёгкий на подъём и на далековатые сближения. Вечный жид Агасфер гурьбой с Афанасием Никитиным, Ливингстоном и Грум-Гржимайло, смычка Тура Хейердала на «Кон-Тики» с двуколкой Тора на чёрных козлах, апостол Павел в шаговой доступности от Летучего голландца, обуреваемый Близнецом в тучах Миклухо-Маклай, крышующий Призрак отца Гамлета Карлсон — все флаги в гости к нам!
Флаги см. здесь. Положение обязывает: что хочу, то и ворочу с оглядкой на гражданство ¦ подданство ¦ страну проживания ¦ владение русским языком. Назови низкопоклонством, охотно поддакну и даже поднесу. Нет, анисовую предварим перегоном на тмин, корицу и мускатный орех. Или так: сперва настойка на тысячелистник по прописям Пульхерии Ивановны Товстогуб, а уж потом перегон. По нарастающей, да. Или так: пригубили на тысячелистник — возрастаем на золототысячник по заветам Настасьи Петровны Коробочки, сдуется и эта Шехерезада — возвеличиваемся на зверобой. А на калган за Василису Егоровну Миронову? И на калган за Василису Егоровну Миронову! А на лимонную корочку за няню Пушкина? И на лимонную корочку за няню Пушкина! А на кедровую скорлупу за Крошечку Хаврошечку? И на кедровую скорлупу за Крошечку Хаврошечку! А на берёзовые почки за сестрицу Алёнушку? И на берёзовые почки за сестрицу Алёнушку! А на берёзовый уголь за братца Иванушку? И на берёзовый уголь за братца Иванушку! А девяносто пятой пробы за Бабу-Ягу?
NB. Так и подмывает приземлить Агасфера перегоном на дубовые стружки за папу Карло, но папа и русский дух — ну никак. NB is finished.
Сложноподчинённое восклицание, да. Сompound sentence. Не всякий персиянин поймёт. Низкий поклон поймёт, с пятого на десятым затруднится. Положение обязывает почтить персидского гостя безотлагательным пояснением в скобках: низкий поклон русскоязычному, хотя бы и с пятого на десятое (not firmly, not for certain ¦ das sitzt noch nicht fest ¦ il n’est pas fort en russe ¦ es flojo en lengua rusa).
Порядок, разобрался и понял нетвёрдый в русском языке персиянин по англо-иранскому ¦ немецко-иранскому ¦ франко-иранскому ¦ испано-иранскому словарю ложных друзей переводчика.
В дальнейшем постараюсь поощрить итальянцев (так и подмывает переназвать макаронниками, но воздержусь) и малороссов (так и подмывает переназвать хохлами, и переназову). Глядя из Лондона, все макаронники — единоутробные братья Джузеппе Верди (отдельный разговор), но с какого перепуга потачка хохлам (монг. хєхєл, кöкул; азерб. kəkil; узб. кокил)?
С такого, что кусты — наилучший повод уступить рояль Рихтеру или Баренбойму. Уже не только Агасфер, но и Миклухо-Маклай советует уторкать надмение (fare lo sbruffone ¦ величання, бундючення, пиндючення) подальше за перегиб выгребной кишки: мерсикать ножкой (А.Н. Энгельгардт. Из деревни. 12 писем 1872–1887. СПб.: Наука. 1999. С. 275, 291, 342), мол, тоже надо уметь. И я умаляюсь до нижайшей просьбы милостиво позволить представиться своекоштно, по-над всхлипами встречного, поперечного и семенящего в хвосте: Молотилов.
Было, сам знаю. Поэтому скажу так: удивительное рядом, но оно запрещено. Пишусь Молотилов, хоть убейся. Москаль, кацап, татарский поскрёбыш и всё такое. Но если, как это заведено в государстве Израиль, законодательно главенствует материнская кровь — оказываюсь хохол высокого полёта: позаправнучатый лыцарь.
Запорізька Січ, ось саме. За неробством опісля підкорення Криму Катерина Велика перевела на Тамань, з Тамані Олександр Визволитель перевів у гори. Кубанське козаче військо, Майкопський відділ, станиця Самурська. Найкращий друг безкоштовних лісорубів Йосип Сталін перевів станичного отамана Юхима Мойсейовича Кириченка в урало-сибірську тайгу заодно з онукою: мама з’явилася ще на Кавказі у Ірини Федосіївни з роду Неліних, прийшлих самоходів-полтавців. Ну і хто тут великий укр.
О-хо-хо. Тридцать пять лет за колючей проволокой. Сегодня расчёт — завтра Хургада, например. Или остров Пхукет. Или махнуть на Юкатан, целовать камни майя.
Махнёшь ровно через пять оборотов Земли вокруг Солнца после закрытия пропуска, мил человек. Давал подписку? Убедительная просьба не рыпаться. Даже в Киев? Даже в Баку, мил человек.
Если отбиться от сверхурочных работ, понятное дело. Не жадничай — и когда-нибудь отстанут, вот мой совет возможным последователям. Добровольно днюет и ночует за колючкой только преступный сброд, оголтелые махновцы. Сейчас докажу.
На необозримом пространстве от заводской проходной до пограничной заставы на мысе Дежнёва руководством страны созданы весьма приемлемые, в сравнение с хижиной дяди Тома (Uncle Tom’s Cabin by Harriet Beecher Stowe) и бытовыми удобствами кума Тыквы (Il romanzo di Cipollino scritto da Gianni Rodari), условия для решения задачи государственной важности: воспроизводства рабочей силы (Die Reproduktion der Arbeitskraft). Воспроизводство (возобновление, восстановление посредством отдыха или переключения на другую деятельность) рабочей силы есть основа основ прибавочной стоимости (Der Mehrwert), если не перебивать Маркса.
Поначалу я воспроизводил свою рабочую силу живописью (faire de la peinture). Возобновлял, возрождал, воссоздавал и всё такое. Пока не заметил, что подозрительно быстро снашиваю тапочки в глазных отделениях всевозможных больниц, включая иногородние. Пришло понимание: поприще воспроизводства придётся менять. Два месяца в ЛИХТ (Ленинградский Институт хирургического туберкулёза, Политехническая 32) у светила советской фтизиоофтальмологии Анны Александровны Суконщиковой (1901–1982) — и решено пересесть в чужие сани.
NB. Одна из последних почеркушек перед сменой поприща. По памяти, я же спал с Делакруа (Дневник Делакруа, тт. 1–2. М., 1961) под подушкой.
Анна Александровна осматривает глазное дно Бори Азбеля. Завсегдатай ЛИХТ, постоянные обострения. Наташа и Соня тоже здесь как дома. Чем-то я им понравился, пригрели. Дружба народов: Боря с головы до ног сам понимаеim кто, Наташа татарка, Соня бурятка. Драгоценные воспоминания. NB is finished.
Одноместный снаряд на полозьях для скоростного спуска по ледяному жёлобу, вот какие сани. Езда требует особой бдительности: малейший просчёт — и не вписался в поворот. Вписаться и писатель — однокоренные слова, не так ли. Следовательно, уход в изящную словесность (l’écriture artistique) — йе-х-х под откос ногами вперёд. Вынос тела с ветерком, да.
И я принялся воспроизводить свою рабочую силу с ветерком. Год воспроизвожу, два воспроизвожу, двадцать лет и так далее. Вспоминаем третий закон Ньютона: ускоренное перемещение ногами вперёд подразумевает ветерок в голове, приблизительно равный внешнему напору. Ветерок остужает установку (aim ¦ die Absicht ¦ l’intention ¦ proponerse una finalidad) на производственную востребованность, основу заработка и приработка. Остудил, давай вымораживать. Год вымораживает, два вымораживает, двадцать лет и так далее. Готово: мерзлота и Оймякон до самых кишок: несоответствие занимаемой должности. Должность называется промышленный рабочий, наладчик (fettler, skilled technician, start-up man, troubleshooter) того-то и того-то. Тебе не положено знать, чего. Теряйся в догадках.
С глубоким, как Маракотова бездна, удовлетворением признаю это несоответствие, пыжусь и надменничаю самым бессовестным образом. Туфли китайской принцессы, а не должность. Туго-натуго пеленали ножки, препятствуя свободному росту. Ступня должна скрючиться в козье копытце, иначе не голубая кровь.
Меня тоже пеленали, особенно головной мозг. И что. Какой к чёрту промышленный рабочий. А кто. Много будешь знать — скоро состаришься. Конь в пальто. Вот пристал. Дед Пихто. Да ты уймёшься или нет. Нет? Ну так слушай: властитель дум. Покамест своих, а там видно будет.
Однако полноценная государственная поддержка отдыха властителя (never to be needy is fate of gods; than need less, that closer to god) дум — через два с половиной года. Вышибут за несоответствие, и кукуй на пособии по безработице.
О-хо-хо.
Осип Мандельштам и Жорж Бизе, да. Всё-то ты знаешь, от зубов отскакивает. Малое дитя, да и только. В отличие от великовозрастных лоботрясов, дети любят делиться знаниями. Единственный взрослый, кому это занятие по душе, — писатель в строчку. Или в столбик, если ушибло задними конечностями слов. Ты чьих будешь?
Почему насмехаюсь, вовсе нет. Будьте как дети, сказал Спаситель. Меня бы кто принял за малое дитя. На дедушку Корнея именно так умилялись. Этот хитрюга умел прикинуться ребёнком до того убедительно, что комар носа не подточит. Комарик из «Мухи-цокотухи» не разглядит подвоха, вот какого полёта был этот лицедей. Прямо-таки оборотень.
Подвох в том, что детский лепет для дедушки Корнея был не затравкой сердечного умиления, а телесным пропитанием. Под видом взволнованной растроганности шла обыкновенная пастьба. Следи за мыслью: 1. пастьба происходит на луге для выгона скота, называемом пастбище или пажить, смотря по травостою; 2. ни на одном пастбище (пажити) нет отхожих мест. Следовательно, Чуковский гадил себе под ноги, то есть в рот.
Однозначный вывод, разве не так. Если не любить Корнея Чуковского — слово Джонатану Свифту: they were have to defecate into own mouth. Особенности питания гуингнгмов, да. А я Чуковского нежно люблю, как память о друге. Двадцать лет дружбы семьями.
Художник Май Митурич (1925–2008), вот именно. Изобразительное искусство Мая Митурича — этим надо лично проникнуться и осознать.
Нежно любя Корнея Чуковского кисти Мая Митурича, объявляю глагол гадить сорной травой и тщательно выпалываю. Не гадить (to evacuate the bowels), а удобрять (dung, stercorate, manure, fertilize, nourish). От двух до пяти пастись, а потом удобрять, удобрять и удобрять пастбище (пажить).
Как ни странно, эти глаголы приводит к общему знаменателю существительное доверие. Утратил я доверие Мая Митурича или обошлось, речь впереди.
Далеко впереди, спустя обнародование множества его писем и кое-каких открыток, вроде этой.
Обнародую всё дотла, кроме последней весточки.
До сих пор не удосужился распечатать. Уже десять лет. Чего-то боюсь или выжидаю. Как Александр Дюма: «Двадцать лет спустя». Потом, потом.
А сейчас любознательный ты. Спору нет, покамест не проняло до печёнок. I have not impressed you as semantic inventor just now. Но кто тебе сказал, что пора отваливать челюсть и садиться с песней на пол. Охвостье зачина или присказка на излёте, не более того. Небольшой разогрев ответственной за воображение области коры головного мозга, проще говоря.
Или подкорки. Не коры, а именно подкорки. Подполье, подвох, подножка, подлянка, подмётка, подмышка, поддыхало, поддувало, поддавки, подкорка. Принимается единогласно: разогрев ответственной за воображение подкорки теменной доли головного мозга читателя.
Или лобной. Не теменной, а лобной доли. Или всё-таки теменной. А ну, дружок, лицом к стенке и руки на затылок: Чапай думать будет.
Вру, не присказка. Сказка есть ложь с намёком, зачем эти ужимки многозначительности. Не ложь, а именно зачин. Зачин былины. Что такое былина? Обобщение бывальщины. Стало быть, возможны преувеличения. Назови хотя бы одну былину про Илью Муромца без преувеличений. То-то.
Итак, сопли до губы. Не былина, сам скажу. До подбородка. Опять не былина. Сопли до колен, вот как надо. Знал бы, где подцеплю — обязательно ушёл с головою в бурнус или спёр дыхание. Таки не остерёгся, прошляпил. Поэтому имеем то, что имеем: у всех новогодние праздники, у меня трудовые будни. Оторвал, оросил, выбросил. Оторвал, оросил, выбросил. Оторвал, оросил и смёл набухшие обрывки в мусорное ведро. Оторвал, оросил, выбросил. Оторвал, оросил, выбросил. Оторвал, оросил и смёл в мусорное ведро.
Несёшь ведро на помойку. Удивительно лёгкое. Почему бы. Ах да: в отапливаемом помещении слизь едва не полностью превращается в пар, жадно впитываемый пространством трёх измерений. Refer to as tridimensional annihilation, call a spade a spade.
— А ты не такой дурак, каким сперва показался, — одобрительно каркают вороны.
Так и подмывает расцветить: одобрительно каркают, роняя погадки. Но ведь этого не наблюдается. Почему. Потому что помоечницы. Завались удобоусвояемой (enzyme disaggregation) жратвы. Погадки — удел дикой природы.
Мой, например. И очень возможных последователей. Скоро поймёшь, почему превосходная степень гадательности. Сообразил ведь, кто такой Павлуша. Не угощай и не потчевай никого, а веди себя лучше так, чтобы тебя угощали, а больше всего береги и копи копейку: эта вещь надёжнее всего на свете. Товарищ или приятель тебя надует и в беде первый тебя выдаст, а копейка не выдаст. Всё сделаешь и всё прошибёшь на свете копейкой.
Пламенный приобретатель, по Хлебникову. Но есть в поэме Гоголя и препорядочные люди: Манилов и почтмейстер Иван Андреич. Над горками трубочной золы на подоконниках, подлокотниках и пододеяльниках Манилова Пифагор так и замер: медвежья цифирь! А кистень капитана Копейкина разве не головоломка? Рабовладельческий Рим любит нажиться перечеканкой стёртой деньги, а Велимир Хлебников вплавляет в платёжную мелочь самодержавия тяжелозвонкую загадку русского бунта:
Итак, насморк и ведро носовых платков. Одноразовых, нашли дурня выбрасывать хлопок. Негр в Алабаме собирал, а я выброшу. Согбенный морщинистый негр или тощенькая узбечка из Ферганы, с очередной угрозой выкидыша. Преступное расточительство.
Ну я и столп благочестия. Властитель дум и столп хлебниковского благочестия, ну и ну. Однако речь не о столпе, а о соплях. Когда и при каких обстоятельствах точно такой же ливень под Рождество? Без боли в горле, одно истекание слизью. Истекая слизью, кому-то жалуюсь, поскуливаю даже. Кому бы это. Память, говори. Говори, сволочь.
Профессор Григорьев — вот чьей благосклонности я домогаюсь под Рождество 2006 AD. Ничего себе: наладчик подлаживается к профессору. Анчаров не похвалил бы, ой не похвалил.
М.Л. Анчаров, 1923–1990 гг. А ты и не знал, что его «Самшитовый лес» — про Молотилова? Бросай все дела — и бегом перечитывать новыми глазами.
Что я говорил. Ещё не родился читатель, который бросит меня ради про меня. Жена бросит, благоразумный читатель — никогда. Ему ли не знать, что наладчик шутя побивает любую степень высшего образования, вздумай та выпендриваться.
И вдруг народ-победитель плачется битой-перебитой прослойке (base–stratum–superstructure) в жилетку.
Ничего удивительного, см. ниже. Эвона каких лет григорьевские дарственные. Своя народа. Или была своя. Там видно будет.
Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы.
Г.Р. Державин
А ведь строки о реке времен — итоговые. Сходя во гроб. У Владимира Маяковского так: грудой дел, суматохой явлений день отошёл, постепенно стемнев. То есть первым делом напластование, а уж потом из-под груд и глыбистых осыпей выбираемся на вечерние выходки. Любовная лодка разбилась о быт и тому подобные приключения. Обратимся к текучему носителю полувечности (остаётся ‹...› пожрётся) щипка и дутья: любого рода напластования, зажоры и заструги таковой мгновенно размывает, уносит и топит в пропасти забвенья. Любого. Захотел выбить барабанную дробь, спеть чижика-пыжика или застрелиться — не тут-то было: то чреватое наводнением цунами, то разверстый хлябями потоп. У англичан это называется water closet: спустил воду и забыл. Загвоздка (intrigue question) в том, кто именно руководит водозабором. Загвоздка для хеттов, ассиро-вавилонян и прочих многобожников, но не для Симеона Верхотурского.
Прославленный праведник, сподобился нетления за далеко превосходящее всякую похвалу благочестие. Лично меня поражает избирательность поступков: одна и та же рыбалка на одном и том же месте. Вот он ранёхонько спустился по крутояру к Туре, приводнил прикорм, наживил приманку, закинул, примостил удилище на рогульку, приладил рогожку на камушек и присел. Поклёвка, подсечка, пескарик. Поклёвка, подсечка, синец. Мечты, мечты, где ваша сладость: синец в Сибири не жилец. Поклёвка, подсечка, пескарик. Поклёвка, подсечка, голец. Мечты, мечты, где ваша сладость: не голец, а гольян. Выпотрошил гольяна с пескариками, оборудовал костерок, зачерпнул котелком водицы, порубил сныть, лучок и крапиву, сварил ушицу, вкусил с корочкой хлеба и молитвой, продолжает удить в рассуждении богоугодных поступков. Поклёвка, подсечка, подлещик. Мечты, мечты, где ваша сладость. Поклёвка, подсечка, подуст. Мечты, мечты, где ваша сладость. Поклёвка, подсечка, подъязок. Мечты, мечты, где ваша сладость. Поклёвка, подсечка, голавль. Мечты, мечты, где ваша сладость. Наудил ведёрко пескарей на доброхотное даяние нуждающимся и кукан окушков на раздачу обремененным — домой. Или так: ведёрко чебаков и кукан окушков со щурятами. В правой руке ведёрко, а в левой кукан для равновесия при восхождении на крутояр. Удочку и рогожку оставляет в кустах, само собой.
Зимой то же самое: усидчивое послушание на блесну с малинкой, то есть мотылём, или на мормышку с опарышем, то есть личинкой мясной мухи. Перерывы на ледостав и ледоход благоприятными я бы не назвал: починка сетей. Соседских-то неводов эвона поизгнило. Малейшего досуга Симеон Верхотурский не имел понять реку Державина, довольно-таки православного человека.
Ибо следует брать её в ощущениях, то есть войти. Освоился по колено — охолонись по грудь. Но ещё не доходя пупка, бывало, всё подплавочье взледенит от предвкушения: каково-то будет выйти. Что ни говори, а Гаврила Романович на воробьиный скок не отстал от истины: всеядно-многожорая река времен заиливает родимое (ежемгновенно рождаемое) русло с бодростью Лимпопо, помноженной на Амазонку; следовательно, неизбежны рукава и протоки. Поэтому имеем то, что имеем: нечто вроде Волги с Ахтубой, только во множестве и на всём протяжении от истока до устья, опрометчиво поименнованного жерлом: а круговорот воды в природе, милостивый государь?
При этом рукава и ерики давно минувших дней, деяний старины глубокой, средневекового мракобесия, сталинщины и т.п. иссякают в старицы, но Мировая книгопечатная текучка — никогда. Поэтому и называется у нашего брата Книгопечаль-река.
Благополучный выход из этого рукава реки времен — дело скорее рук, чем ног естествоиспытателя, зашедшего по грудь. Натиску разрозненных брёвен Плавта уверенно противостоят разгибатели предплечий, но уже Плиний Секунд и Плутарх потребуют согласованной работы ягодиц и ахилловых сухожилий. Хуже с плывущими скрытно сучковатыми топляками, то есть прибрежной падалью гутенберговой тайги. Отпихнуть подмытую лесину Лескова иной раз изловчишься, даже морёный по-болконски дуб выпучит грыжу разве что в паху, а не на смычке позвонков, как это непременно случается молитвами застрявшего на мели Мельникова-Печерского; но если угораздило попасть под молевой сплав прихотей Фёдора Михайловича Достоевского — пиши пропало: только Харон и пособит.
Отвлечённые размышления, да. Иначе бы ты не читал эту писанину. Какое там по грудь — ещё копчик не пройден, а уже коленками назад.
И ласкаем, ласкаем, ласкаем взглядом взбуровленную гладь Книгопечаль-реки. Спустя наблюдение обязательно догадаешься: этот рукав реки времен одни наработки уносит, другие подтаскивает.
Вот и прибило к временно моему отрезку берега так называемый у книжников кирпич: Григорьев В.П. Будетлянин. М.: Языки русской культуры. 2000. Одного взгляда на оглавление было достаточно, чтобы я решил Григорьева В.П. приструнить. Для начала следовало возобновить переписку, наладить обратную связь. И вот я домогаюсь благосклонности собеседника, поскуливая от нетерпения с ним сцепиться.
NB. Даже страстный поклонник М.Л. Анчарова понятия не имеет, почему в Самшитом лесу оказался именно Сапожников, а не Башмаков. Правильный ответ знаю только я один. Загадочно мяться и томить не в моих правилах, отверзаю уста: дело в том, что создатель Сапожникова знал «Die Morgenröte im Aufgang» Якоба Бёме (1575–1624), не понаслышке, а наизусть.
Подробности не замедлят себя ждать, ещё не хватало. Страстному поклоннику должно быть известно, что М.Л. Анчаров в достаточной для военного переводчика степени владел японским и китайским языками. Относительно монгольского мнения расходятся, а вот в знании немецкого сомневается не принято: мать будущего писателя преподавала язык Гёте и Шиллера, чего вам боле.
Теперь слушай сюда: как правило, у работников здравоохранения хилое потомство, а дети учителей сплошь и рядом отпетые лоботрясы.
Не был исключением и сын училки Анчаровой: прилежание хромало на обе ноги. Дневники с вырванными на месте красных восклицательных знаков страницами не сохранились, ну и что. Сохранилась моя память о том, что Анчаров шпарил Бёме наизусть не по-немецки, а в переводе Алексея Петровского. То есть по изданию: Яков Беме. Aurora или Утренняя заря в восхождении. М.: Мусагет. 1914.
Это вводные подробности, перехожу к сути дела: постоянно проживая в городке Гёрлиц, Бёме (Böhme) тачал сапоги для местных обывателей. Исключительно сапоги: туфли шили братья Пантоффели.
А башмаки? До них о ту пору не опускался ни один обувщик. Башмаки возами сбывала сельская самодеятельность. Заодно с дровами. Сабо, троюродные братья русских лаптей.
Изготовителей сапог в Гёрлице было предостаточно: спрос рождает предложение (Das Angebot braucht die Nachfrage). Но только Бёме умел стачать их так, чтобы летом ноги не прели, а зимой не мёрзли. Каблукам сносу не было, если не горбиться при ходьбе. А какие пряжки, какие шпоры!
Почему такая добротность и красота? Очень просто: свою рабочую силу Бёме воспроизводил не гоготом в пивнушке, а любомудрием. Предавался отвлечённым размышлениям, попросту говоря. Отвлечённым от шила, ножа, лапы, дратвы и тому подобной обязаловки.
Самостоятельно я бы ни за что не догадался, что происхожу от Якоба Бёме, — сам Анчаров открыл глаза. Отдельный рассказ про вежливые отказы и наглую настойчивость, но вот он читает мои произведения в столбик. Вдруг строчки:
Изгрызли крысы в старом доме
Углы сырых и смрадных горниц.
Пускает ветры в сытой дрёме
Горохово-капустный Гёрлиц.
Пора сметать обрезки кожи
И в замысел проникнуть Божий.
— А ты переврал его мечту, парень.
— Ничего не переврал.
— Нет, переврал. Надо так:
Пора сметать обрезки кожи
И замысел постигнуть Божий.
Объясни, что значит обрез кикожи. И с горницами промашка. Это верхнее жильё. Твои крысы грызут потолок нижнего, лесенку приставили. Теперь слушай самого Бёме, а не досужие враки.
И достаёт прямо из воздуха Aurora или Утренняя заря в восхождении одна тысяча девятьсот четырнадцатого года издания. Вот так я узнал, что Сапожников происходит от сапожника Бёме. NB is finished.
NB. Не прямо из воздуха, а из головы. Я предупреждал о возможных преувеличениях. NB is finished.
Темнишь, память. Изворачиваешься и темнишь, затыкая рот неприятным воспоминаниям. Сопряжено с последствиями, даже к Фрейду не ходи. Выгнал неприятное воспоминание в дверь — оно лезет в окно. Вышибая стёкла. Вышибая стёкла и оконный переплёт в ночь под Рождество.
Сопли ручьём, а тут ещё и оймяконский сквозняк. Хуже не придумать. Что делать, что же мне делать.
Дать слово неприятному воспоминанию, вот что. Была не была.
А теперь бросим на клички взгляд со стороны, то есть в страдательном залоге предложного падежа: Дора и Биджос. Особо страшные для маленького меня, вот почему в страдательном. Причём эти юные до безобразия паханы не озаботились мной ни разу. А если бы снизошли? Сроду бы ты не смаковал перлы Молотилова, даже не вопрос.
Дора ушёл с поверхности земли плавно, как и подобает вору в законе. То есть передав кому следует общак. Бременит ли эту поверхность Биджос — понятия не имею, и не хочу докапываться. Прикую только внимание к ставящему в тупик сочетанию звуков: никакой связи с окружающей действительностью, ни-ка-кой. Даже не посланник звезды Бетельгейзе, а иновселенность.
И вот я заблуждаюсь относительно этой прорухи языкознания на всём протяжении мёртвой петли умственного развития: девятилетний мальчик → подросток → юноша → муж → брошенный муж → отец-одиночка → снова муж и так далее. Только впадающего в детство деда шести внуков угораздило сесть на пол под бременем смысловой нагрузки погоняла Биджос: от грузинского биджо, панибратское обращение взрослого к хорошему знакомцу юных лет. Хха эдакий генацвале пацанёнку оттянутым пальцем саечку: гамарджоба арици, биджо! (здороваться надо, молодой человек!) — а сам сзади подкрался. Называется шутка деда Хасана.
То есть малолетка Биджос не только якшался с грузинскими уголовниками, но и слыл у них за своего. Или собирался прослыть. Тогда самоназвание, да. Намотав сына ошибок трудных на ус, перехожу к примерам как падения почётных прозвищ с неба, так и домогательства их посредством неких усилий.
Мой взаимозаместитель по горшку в ясельках Виктор Васильевич Белов, например, ещё ребёнком без всякого труда и малейших затрат приобрёл таковое: Чака. В честь могущественного вождя африканского племени зулу. Не загар цвета китайская тушь и не каракулевая курчавость, а просто человек оказался в нужное время в нужном месте. То есть в ближнем кругу Олега Пузанова. А ты представь себя вне ближнего круга, представь. Единожды стерпишь — не отмоешься, кличка на всё детство. И на отрочество. И на юность.
Олежек ростом не вышел, но парень довольно-таки резкий, вроде песни про связку в горах. Не сказать что драчун, а всё-таки лучше не связываться: голос хотя и звонкий, но с придушенной до поры хрипотцой.
Отставить. Не вроде песни Высоцкого, а Михаил Анчаров, каким я его сберегаю для пользования внутрь: человек высокого напряжения даже на старости лет. Когда я проходил у него проверку боем, избивающей стороне перевалило за шестьдесят. И вот из смежного помещения типа кухня выплывает лебёдушка с младенцем. Самый пожилой в Москве папаша, оправдывается Анчаров без тени самодовольства, не говоря о смущении. Полуслепой, с брюхом. А ей лет двадцать восемь, как и мне.
Но всё-таки Олежек так отделал Юрченко, что мама не горюй. А тот умылся и руку суёт: благодарю за науку. И не только я свидетель, а вся перемена между занятиями в школе имени Аркадия Гайдара.
О писательском наследии вплоть до писающих сосунков речь заведена неспроста: Гайдар не подробность памяти ближнего доступа, но дальний прицел на Фрейда. Томить не буду, мой прицел с выстрелом не близнецы по утробе, а сиамские по жизни: Олег Пузанов подсознательно подражал
NB. Новая строка тоже неспроста: надо же передёрнуть затвор. А теперь выстрел. NB is finished.
В дальнем кругу расцвела под окошком белоснежная вьюга, и возле пропахших капустной гнилью, куриным помётом и хомяками дровяников закипела дворовая самодеятельность: только попробуйте завтра не назвать меня Бизоном. Почему бы и нет, Бизон так Бизон. И вот самодеятель столбит делянку, чтобы прикопать саженцы лавра себе на дальнейшую голову.
Возвращаюсь к подсознательному Гайдару. Обзывала, каких свет не видывал: Плохиш, Буржуин, Чук, Гек. Огласить весь список? Голиков, Алкоголиков, Жуликов, Жмуриков, Мазуриков, Мошенников. И Аркадий Петрович переобулся в Гайдара. А Олег Григорьевич не переобулся.
NB. Да мне любой гайвинский старожил подкряхтит, не только Юра Полыгалов: Олегу сносу нет. Американские ботинки Маяковского, а не Пузанов. NB is finished.
Возвращаюсь к самоназванию Бизон: какая глупость. Даже Зубр глупость, хотя в Беловежской пуще если уж не царь зверей пометил угодье, то ближний боярин обязательно. А волк — это вам не койот. Индейцы охотились на бизонов точно так же, как мы ходим по грибы. Только не ножик в руке, а томагавк. Вломил промеж глаз — и скво крошит мясо для сушки впрок.
Те же белые грибы, никакой разницы. Размножься в прериях кабаны, я бы посмотрел на этих индейцев. Африканский буйвол куда круче бизона: здоровую особь львицы иной раз впятером не могут завалить, мяргают на подбросе рогами. Всех раскатает и в землю вобьёт, пока вдовец не подоспеет. Но и тут бабушка надвое сказала: Лев Обломов ещё куда ни шло, а Льву Львовичу, бывало, не позавидуешь. Разве что гиены догрызут из милости.
Бизоны и мычать-то не умеют. Раскроет варежку, вывалит язык — и потекли слюни. Рядом не лежало с озвучкой собственного достоинства у колхозного бугая.
Но есть в русских селеньях умельцы задать не только Бизону или Бугаю, но даже и Слону в нужное время уместный вопрос:
— Дурик, зачем усы сбрил.
И все лыбятся: зачем, э? И Бизона опускают в Дурика. При моём попустительстве. Такого же взаимозаместителя по горшку в ясельках, что и Чака.
Но Бизон вернул-таки почётное, по его мнению, прозвище. С потерями, о которых лучше не вспоминать. Вырвал победу, потому что из семьи учителей. Очень простая связь: у родителей утомление преподаванием, уже нет сил привить сыну чистый выговор согласных. А раз нет — готова не по-хорошему рокочущая отповедь пузановским подданным и подопечным:
— Поха запомнить: не Духик, а Бизон!
Лично меня, сколько себя помню, всегда обзывали Молотом. Всегда и все, кроме Сани Суровцева. А потом Олег Пузанов присвоил Богдана якобы потому, что у меня брат Василий.
Надо знать Богдана Сусика из «Трембиты», чтобы проникнуться моей благоразумно таимой обидой: бывший дворецкий австро-венгерского графа, ныне кладоискатель на просторах Буковины, только что переназванной в Закарпатье. Но гуцулы радуются напропалую, о прятках по схронам — ни-ни.
Кладоискателя трудно заподозрить в бескорыстии, а Богдан Сусик ещё и откровенничает самым нахальным образом:
— Всё делай — дури, обманывай, хватай, воруй — только стань порядочным человеком!
Чичиков из потёмкинской деревни Показухино, да и только. Мальчиком увезли в уездный город учиться, потом карабкался по головам старого повытчика, подельников по прибыльному долгострою и таможне, а после очистительной грозы воротился на пепелище предков с картой острова сокровищ. Зачем этот фрак с искрой и шуба на медведях, заявимся в обтёрханной сермяге, чтобы не опознали односельчане. На всякого мудреца довольно простоты: австро-венгерского гостя разоблачает его слегка престарелая подружка, у которой дочь на выданье. Сусикова работа, почему нет. И что. Известно, как ведут себя застуканные конокрады: я не я и лошадь не моя. То же самое закарпатский Чичиков: я не Богдан, а его брат Василий, нас только по бакенбардам различают.
Произносится Бóхдан, с глухим гэ. И вот Олежек пытается приглушить очевидного всем гребца на каноэ-одиночке, что подразумевает уверенность в себе, то есть навык преодоления страха.
Чтобы разовая заглушка сработала, нужна единственная вещь: одобрение окружающих. И что. Навык преодоления страха утонуть отваге на пожаре не товарищ. Взрывоподобная поддержка, сопротивление бесполезно. Кроме Светки Чарницевой. И другие знаки приязни оказывала, чего уж там.
А Витя Белов с лёгкой руки Олега Пузанова стал Чака. На старости лет мою кличку не то чтобы отменили, а опасаются отпора мировой общественности; зато Виктор Васильевич как был африканский повелитель, так повелитель и остался. Эдакий Сталин спустя Туруханск и тому подобные вожди трудового народа, но суть не в этом: пришло время от первого лица истолковать загадочное заглавие Веха. Довольно этих предварений с предисловиями, поехали.
